Николай Семченко - Великан Калгама и его друзья
Фудин в это время в загородке сидела, сшивала рыбью кожу. А Хондори-чако на накане спал. Храпел так, что камешки со стен пещеры осыпались.
Бдительные вороны, увидев, что неведомый зверь прямиком в пещеру бежит, закричали:
– Стой! Кто такой?
– Каждому встречному-поперечному не докладываюсь, – тоненьким голоском Калгама отвечает. – Ваш хозяин знает, кто я.
– Хозяин отдыхает! – каркнули вороны. – Не велел будить.
– Знаю, – тоненьким голоском ответил Калгама. – Я ему гостинец несу. Видите, какая жирная щука? Её варить быстрее надо, а то затухнет.
– Не велено – значит, не велено! – не сдаются вороны. – И вообще, какого ты роду-племени, неведомая зверюга? Никогда прежде тебя не видели. Что-то подозрительно!
– Это я-то подозрительная? – снова тоненьким голоском Калгама отвечает. – Старалась, рыбачила, вся вымокла! Хондори-чако осерчает, когда узнает: не пускали вы меня к нему, глупые! Сами, наверно, щуку хотите съесть, а? Признавайтесь!
– Что ты, что ты! – испугались вороны. – Ладно. Иди. Только если рассердишь хозяина, он тебя саму съест. У, какой он злой, если не выспится!
– Не ваше дело, – гордо ответила неведомая зверюшка и ловко в пещеру проскользнула.
Внутри пещеры светло: везде плошки расставлены, в них огонь горит. Пол покрыт меховыми коврами, вдоль стен – широкие лавки, на печи два котла стоят, в углу – широкий таз, куда Калгама сразу щуку пустил.
Из-за занавески, которой угол отгорожен, раздавался могучий храп. Любил Хондори-чако лишний часик вздремнуть.
Противоположный угол тоже занавешен. Колеблющееся пламя светильника отбрасывало тень: на ткани проступал силуэт Фудин. Склонилась она над шитьём, так и снуёт иголка в её руках. «Что ж она такое шьёт-кроит? – подумал великан. – Видно, бусяку заставляют их обшивать». Не знает ещё ничего о том, что жена задумала.
Подошёл Калгама к печи, в золу желудь сунул – пусть полежит на мягком. Вертел около печки поставил, а мялку с колотушкой оставил около двери. Сам тихонечко приоткрыл занавеску и на Фудин поглядел. Долго её не видел – соскучился!
Сидит Фудин на лежанке, терпеливо сшивает рыбью кожу. Нет-нет да и вздохнёт горестно, отбросит прядь волос со лба и на занавеску посмотрит. Только не видит она мужа, не знает: пришёл он за ней. Исхудала она, лицо бледным стало, раньше волосы чёрные как смоль были – теперь тусклые, и даже ленточки в косичках посерели, глаз не радуют.
Только хотел Калгама окликнуть Фудин, как храп прекратился: Хондори-чако проснулся. Протёр он глаза, зевнул во всю пасть, ноги с лежака спустил – вздрогнул пол: бусяку тяжёлый, неуклюжий.
После крепкого сна Хондори-чако всегда есть хотел. Откинул занавеску, к печи протопал, открыл один котёл, открыл другой – остыла в них пища. Делать нечего – надо огонь развести, подогреть еду. Нагнулся бусяку над очагом, принялся угли раздувать. А тут желудь как подскочит, да как хватит его в глаза, ещё и пеплом их присыпал!
Взвыл Хондори-чако от боли, кинулся к тазу с водой, чтобы глаза промыть. Там – щука, высунулась и вцепилась острыми зубами в нос. Бусяку ничего не видит, не поймёт, что происходит. Отскочил он от таза, лапищами вокруг себя водит, рычит:
– Кто тут? Погоди, доберусь!
Вертел, однако, не испугался – в спину ему воткнулся. Совсем перепугался Хондори-чако. Кинулся к двери, чтобы из пещеры выбежать. А тут мялка с колотушкой за него взялись, принялись колотить его и мять, так, что бусяку и света невзвидел.
Фудин шум услышала, из-за занавески выглянула. Ничего понять не может: свирепый Хондори-чако жалобно воет, по полу катается, ковры под себя подгребает, а мялка с колотушкой знай охаживают его. Мышка тоже расхрабрилась – забралась бусяку меж лопаток и покусывает его.
– Сестра моя Амбакта, где ты? – взывал Хондори-чако. – Приди на помощь!
Фудин уронила маленький ножик, которым рыбью кожу резала. Стукнулся он о пол, зазвенел. Почуял бусяку звук – позвал Фудин:
– Будущая моя жёнушка, плесни мне на лицо воды! Смой пепел с глаз – ничего не вижу! Мне б только глаза раскрыть, ух, задал бы жару обидчикам.
Калгама, всё ещё невидимый, как услышал слова бусяку насчёт будущей жёнушки, чуть не остолбенел. Как так? Неужели Фудин променяла его на это чудовище? Во, дела! Не случайно, видно, кусочки рыбьей кожи сшивает, вся иголками и нитками обложилась – мастерит свадебный халат, не иначе!
Слов нет, расстроился Калгама. Не раз он слышал от других великанов: мол, верность только в сказках бывает, сердце женщин склонно к измене, красавица долго одна не остаётся. Но не верил Калгама этим притчам. Считал: сочинили их неудачники, сердитые на весь белый свет.
– Сам себе помогай, – ответила Фудин. – Ведь ты хвалился: бусяку – самые сильные, крепче их никого на свете нет. Докажи!
– Воды, прошу, хоть горсть плесни! – зарычал Хондори-чако. – Увидишь, какой я сильный!
– Нет, – не соглашается Фудин. – Я слабая женщина, боюсь выйти из загородки.
А сама на цыпочках подобралась к печке, схватила котёл и, надрываясь, потащила его к бусяку – хочет на башку ему надеть. Да только видит Калгама: силёнок у неё маловато. Перехватил он посудину и натянул её на голову Хондори-чако – по самый кадык. Тот уже, было, пепел с век стряхнул, глаза приоткрыл, и вдруг – опять ничего не видит, да ещё и котёл мешает двигаться. Совсем бусяку обезумел – как бешеный, заметался по пещере, всё крушит, что под лапу попадётся.
На беду, Калгама не успел взять лук с лавки. Подвернулся он рассвирепевшему бусяку – схватило чудовище его, переломило как соломинку. Лавки тоже разнёс в щепки, стол перевернул и к дверям отбросил, туда же и лежанки метнул – загородил выход.
Фудин перепугалась, от стены к стене перебегает – увёртывается от Хондори-чако, а он растопырил лапищи, ищет её да приговаривает:
– Из-за тебя все беды! Изловлю – проглочу! Давно надо было Амбакту послушаться, права была сестрёнка. Человеческая женщина только на еду годится, а жениться надо на девушке-бусяку: ровня – ровне!
Калгама, всё ещё незримый, взял Фудин за руку и осторожно пожал – успокоил её. Та не испугалась прикосновения: помнила ладонь мужа, крепко ухватилась за неё – спокойнее на душе стало.
Великан приобнял жену, шепнул:
– За спину мне становись. Ничего не бойся. Я с тобой!
Спряталась Фудин за спину Калгамы, а тот колотушку с пола подобрал да как ударит по котлу на голове бусяку – аж искры посыпались. Но Хондори-чако крепок, чертяка – удержался на ногах. Воткнул ему великан вертел в спину – взвыл бусяку, однако это ему всё равно, что комариный укус. И мышка, как ни старается побольнее его куснуть, никакого впечатления на него не производит – Хондори-чако лишь плечами переводит, как лось, которому мошка надоела.
– А! Это ты, Калгама, пришёл? – догадался наконец-то Хондори-чако. – Погоди, расправлюсь я с тобой! Но сначала Фудин на твоих глазах растерзаю. Посмотришь, что бусяку с молодыми женщинами делают, – и зловеще захохотал, как филин заухал. Мурашки по коже у Фудин побежали, за воротом похолодело.
Калгама, однако, молчит: не хочет выдать себя голосом. Поймёт бусяку, где великан стоит, – легче ему сориентироваться: метнётся, враз подомнёт – труднее с ним бороться. Хочет Калгама улучить момент, чтобы внезапно броситься на врага, всадить ему охотничий нож в чёрное сердце. А Хондори-чако насмехается:
– Куда ты против меня? Слабак! Я и не таких великанов бивал!
Тут желудь под ногу бусяку подкатился. Тот споткнулся о него и упал, да головой прямо в таз со щукой угодил. Рыба взмахнула хвостом, огрела Хондори-чако по шее, высунула голову и зубами в грудь вцепилась. Кто хоть раз щучью пасть видел, знает: острые у неё зубы, и много их, всё небо – в зазубринах, будто пила. Заорал бусяку благим матом, принялся щуку от себя отрывать. Да куда там! Она снова, как надувная, увеличилась – почти как крокодил стала!
Калгама изловчился, набросился на бусяку, лапы ему за спину заломил – вырывается Хондори-чако, клыками скрежещет, мутная слюна из пасти капает: куда упадёт – прожигает насквозь. Не уберёгся великан – жгучая слюна на руку ему угодила. Всего лишь на какую-то секунду ослабил он хватку, а бусяку уже вывернулся, схватил Калгаму за горло:
